Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Недалекое будущее, хотя возможно, альтернативное настоящее, абсолютно неважно на самом деле, в общем, условная европейская страна, кажется, все-таки Англия. Нам дают понять, что уже много лет идет война, четкое впечатление, что гражданская. Авель и Морган (на всякий случай, чтобы было понятней: Авель – мужчина, Морган – женщина), владельцы старинного замка, пытаются спастись бегством, так как понимают, что в их древнее жилище могут вот-вот завалиться мародеры, а тогда, сами понимаете, скорее всего, их убьют. Далеко Авелю с Морган уехать не получается, их останавливает группа солдат под предводительством женщины-лейтенанта. И не просто останавливает, поворачивает назад, лейтенант собирается осесть в замке, устроить в нем базу, возможно, продержаться до конца войны. Герои не сопротивляются, покорно берутся за роли хозяев-пленников, того, отчего они, собственно, и пытались бежать. Ситуация усугубляется тем, что лейтенант явно положила глаз на Морган, а та и не против, Авель тоже вроде бы не рыпается, почти наслаждается ситуацией, пусть он с Морган и состоит в интимных отношениях (там на самом деле все сложней, но тут уж читателю надо быть внимательным и следить за намеками). Сложившаяся комбинация не несет ничего хорошего героям. Будет мрачно, драматично, порой так тошно, что особо трепетный читатель может и не дочитать. Тем не менее, говорить об этой книге стоит все-таки без всякого трепета.
Есть тексты, которые прямо-таки требуют, чтобы их интерпретировали. Их авторы внимательно относятся к деталям, раскидывают там и тут всевозможные символы, а еще старательно умалчивают о важных моментах. Мол, читатель, не ленись, тут тебе не развлечение, а серьезная такая работа, сотворчество, если ты не понял. «Песнь камня» Иэна Бэнкса похожа именно на такой текст.
Написано плотно, витиевато, перегружено. Рассказ ведется от лица Авеля, который не стесняется демонстрировать свой философский склад ума. А еще он вполне может в самый разгар какой-нибудь напряженной сцены кинуться в воспоминания. В общем, темп неровный, стиль сложный, сделано это предельно нарочито. А чтобы вам и вовсе было непросто, как только речь заходит о Морган, Авель переключается с первого лица на второе. В общем, весь роман представляет собой этакий монолог, адресованный Морган. В какой-то момент – когда уже будет поздно – стонет ясно, по крайней мере, почему Авель обращается не к гипотетическому читателю, а именно к Морган.
Бэнксу явно мало того, что сами по себе имена Авеля и Морган тянут за собой вереницу всевозможных ассоциаций. Первый убитый человек, брат Каина и всякое такое. Сестра короля Артура, чаровница, желающая ему гибели, по одной из версий и вовсе мать его сына Мордреда. С этим, конечно, терпеливый читатель может вволю порезвиться. Тут еще и многозначительное отсутствие имен у других персонажей. Лейтенант так и останется лейтенантом, даже большой буквы не удостоится. Ее солдат мы знаем исключительно по кличкам: Карма, Жертва, Призрак, Умереть-бы, Одноколейка etc. Только старый слуга семьи Авеля удостоился имени – Артур. Но это столь нарочито, что даже интереса особого не вызывает.
Все это столь многозначительно, что легко растеряться, если ничего особенного в тексте не рассмотрешь. Играй с именами, не играй с именами, вчитывайся в словесные кружева Авеля, или проглядывай по диагонали (иногда очень хочется), да хоть график динамики развития сюжета рисуй, все равно ничего неожиданного и необычного в «Песни камня» не найдешь. Щурься, не щурься, а все тут обманчиво просто: и сюжет, и смысл, плавающий на поверхности. В какой-то момент читатель может подумать, что Бэнкс просто в очередной раз издевается, это все специально, чтобы разозлить, вызвать досаду. Но, право слово, нельзя исключить, что автор так все закрутил, что сам себя перехитрил.
И вот, что мы имеем.
Сюжет проще не придумаешь. Солдаты захватывают некий замок вместе с хозяевами. Сначала они все ведут себя приличней не бывает, но тонкий налет цивилизации будет быстро смыт тутошними дождями. И, как говорится, понесется! Но это уже ближе к финалу.
Очевидно, что Авель с Морган олицетворяет собой просвещенную Европу. Старинный дворянский род. Ум и страсть к извращениям, чувство прекрасного и полное безволие. Их мир рушится под натиском подлинного варварства, а они ничего не могут с этим поделать. Примитивное раздробит и уничтожит сложное, человечество ни раз такое видело. А уж сколько про это написано! Да и фильмов снято.
Общество, безусловно, должно было долго развиваться, чтобы породить вот таких вот Авеля с Морган. Но коль все так происходит, ясно, что его Золотой век давно уже прошел, такая цивилизация может заниматься в принципе только одним: гниением. Авель и Морган фактически сами приводят себя к незавидной судьбе, но они даже не возмущены таким поворотом, в некотором смысле они любуются происходящим. По крайней мере, Авель это открыто декларирует. А варварам некогда, им тут надо еще и замок разрушить. Хотя все мы понимаем, что цивилизация, конечно, погниет, погниет, а потом и новые ростки пустит. А потомки выживших варваров преспокойно через несколько поколений пойдут по стопам Авеля и Морган. В конце концов, война вроде бы не ядерная, так что, шанс есть. В общем, все, как завещали Освальд Шпенглер с последователями.
Нет, конечно, надо отдавать себе отчет, что вся эта циклическая концепция развития истории представляет собой лишь абстракцию, модель. На деле все сложней, потому с ней не только хочется, но и надо спорить. Правда, в данном случае это было бы ненужным отступлением. Просто зафиксируем, что «Песнь камня» представляет собой незначительный комментарий к «Закату Европы» Шпенглера, этакую маргиналию на полях великого трактата. А одновременно с этим – еще и абстрактный пример литературы загнивающей цивилизации, переусложненный, вырожденный, практически мертвый. Безусловно, форма в этом случае прекрасно соответствует содержанию. Ничего нового читатель, конечно, не получил (за практически век все мы как-то утомились от разговоров про закат Европы), а вот Бэнкс продемонстрировал свои недюжие профессиональные навыки. Будем надеяться, что иного и не преследовал.
Главное ощущение после прочтения «Чертежа Ньютона» Александра Иличевского: противоречиво и неоднозначно. То есть, конечно, перед нами образец того, что критики называют «большой литературой». В конце концов, не просто так этот роман в 2020 году занял первое место на премии «Большая книга». Тут и темы глобальные поднимаются, и копает автор глубоко, и написано с точки зрения стиля весьма и весьма хорошо. С другой стороны, в финале возникает впечатление, что вот поговорил с начитанным человеком, неглупым, способным поразить широтой взглядов, но от беседы этой в голове возникла какая-то противоестественная пустота. Во многом это может быть связано с тем, что «Чертежу Ньютона» отчаянно не хватает живых персонажей, скажем так, живости самой по себе. И это учитывая, что личная история героя-рассказчика занимает вполне себе объемную часть повествования, более половины текста, если уж на то пошло.
Перед нами роман-травелог: главного героя мотает по США, Гималаям и Израилю с редкими заездами в Москву. Ездит он по миру не развлечения ради, он – известный физик, потому то на конференции, то на исследовательскую станцию, вот в таком вот духе. Но в Иерусалим герой едет потому, что проживающий там его отец вдруг взял да и исчез. Но даже поиски отца приводят героя к науке, к тому, что его больше всего занимает, к разгадке «проблемы темной материи». Все это надо читать гораздо шире: герой ищет Бога. А чтобы читатель точно в этом не усомнился, Иличевский не поленился оснастить свой роман атрибутикой магического реализма: главный герой – и не только он – видит всевозможных духов, не особо их боится, включает в свою систему координат, вполне нормально с ними сосуществует. Кажется, здесь в текст может ворваться эзотерика самого пошлого характера, но у Иличевского хватает чувства вкуса не идти по стопам Карлоса Кастанеды или Николая Рериха в том виде, который мы можем обнаружить у ревнителей их идей. На страницах «Чертежа Ньютона» вполне гармонично соседствуют поэтичные описания природы, путевые анекдоты, биографические очерки и воспоминания героя о своей семье и – в первую очередь – об отце. Несмотря на определенную фрагментарность, нет ощущения разрозненности, вполне себе цельный роман. Хотя некоторые эпизоды, пожалуй, выписаны с большим чувством, чем весь остальной текст. В этом отношении лучше всего вышли эпизоды о жизни андеграундной колонии в Лифте: тема интересная, образы запоминающиеся, ток жизни бойкий, про все это хотелось бы получить отдельный роман, или хотя бы повесть. Иличевский же ограничивается примерно полусотней страниц. И на том «спасибо».
При всем этом разнообразии материала, при всей этой смене ландшафтов «Чертеж Ньютона» сводится к исследованию взаимоотношений сына и отца (именно так: роман-то написан от лица сына, пусть тот и успел уже стать отцом). Параллель между поиском Бога и отца в данном ключе выглядит столь очевидной, что и говорить-то о ней скучно, хотя есть тут один любопытный нюанс. Бога герой ищет, прежде всего, у себя в голове, а вот отца ногами по всем израильским пустыням. Ментальное пространство таким образом приравнивается с физическому, а это в свою очередь смещает систему координат всего романа. А тут еще и духи всякие кишмя кишат… С другой стороны, рассказчик много говорит о своем отце с чисто биографической точки зрения. Его фигура предстает перед читателем во всей своей противоречивости и со всей тонко прописанной нюансировкой нависает над героем, текстом, миром, в конце концов. Опять же здесь не избежать все той же параллели с Богом, но и опять же это не интересно. А интересно то, как Иличевский демонстрирует, что рассказчик со всеми своими идеями, желаниями и устремлениями вырастает из личной истории своего отца. И жену он получает практически в наследство, и профессиональные интересы, по сути, проистекают из мировоззрения папаши, да и модель этакого странствующего паломника – оттуда же. Мы привыкли к тому, что отцы и дети спорят, это считается как бы естественным, такова уж людская природа. У Иличевского спора этого и нет, зато показано, как все мы зависим на всех планах от своих родителей, хотим того или же нет. Пожалуй, тут-то и таится главный нерв романа. Но он лишен всякого пафоса. Просто констатация факта, наблюдение, прежде всего, ученого. К счастью, Иличевский снова проявляет завидное чувство вкуса, учитывая, как эта тема может звучать сегодня, когда так много говорят о разорванности поколений и невозможности навести между ними мосты.
Вот и получается, что уже в середине романа можно легко догадаться, чем же закончится квест героя. Сюрпризов не будет.
Все это вполне может показаться и громоздким, и утомительным, отсюда и пустота в голове после прочтения романа, о которой было написано в самом начале этого текста. Автор был говорлив и тем самым утомил, пусть и блестяще справился с формой. Но имеется в «Чертеже Ньютона» еще кое-что – кроме всех этих философских игр, – а именно, Иерусалим. В художественной литературе есть почтенная традиция книг, в которых главным героем выступает город, где разворачиваются события. Не счесть романов про Москву, Санкт-Петербург, Лондон, Париж, Рим. И далее – в бесконечность. Иерусалим, конечно, тоже становился таким героем. В этом отношении «Чертеж Ньютона» роман не только про поиски отца, Бога и прочего, но еще и про него, про Иерусалим. Автора интересует и прошлое города, и его настоящее, заглядывает он и в его будущее. Сравнивая Иерусалим с книгой, он листает страницы археологических слоев, на чем-то останавливается, что-то торопливо пробегает. Но одно остается всегда в фокусе авторского внимания: то, как библейское не просто таится в памяти Иерусалима, оно как бы определяет всю его историю. Портрет города тут такой четкий, такой конкретный, но при этом пронизанный мистикой, что у читателя может создаться ощущение долгой-долгой прогулки по всем его улицам, площадям, скверам и переулкам. Потому можно сказать, что роман Иличевского представляет собой еще и идеальный путеводитель по Иерусалиму. Для кого-то, думается, в этом и обнаружится самая главная прелесть «Чертежа Ньютона». Автор данного текста явно из их числа.
Действие «Бояться поздно», новейшего романа Шамиля Идиатуллина, приходится на новогодние праздники 2024 года. Длинные выходные, морок после всех этих застолий, кажется, на работу (или учебу) еще не скоро, а вот на очередные шашлыки все-таки надо попасть – идеальная рамка для временной петли, в которую угодила главная героиня. Но перед нами, конечно, далеко не веселая новогодняя история, слишком уж много в ней страшного и безысходного. В этом отношении автору нижеследующего текста повезло: «Бояться поздно» он прочитал как раз на новогодние праздники, только не 2024-ого, а 2025 года. В общем, это был дополнительный фактор погружения в атмосферу романа. Более того, часть «Бояться поздно» была прочитана в пригородной электричке, учитывая событийный ряд романа, тоже удачное совпадение.
2. Сюжет
В предыдущем пункте уже было сказано, что главная героиня «Бояться поздно» оказывается во временной петле. В общем, у нее случается персональный День сурка, хотя вернее было бы сказать – персональный ад. И она уж точно этого не ожидала, отправляясь на изначально представляющиеся веселыми посиделки на заснеженной базе отдыха под Казанью. А увлекла ее туда лучшая подружка. Дело в том, что у небольшой компании из одного приватного чатика появилась возможность потестить некую широко известную в узких кругах компьютерную игру. Главная героиня в этой компании как бы не очень своя, но первоначально это ее особо и не смущает. Сперва все идет не без сложностей (чуть не опоздала на электричку, а все эти проклятующие отстающие часы в ноутбуке виноваты), но, в общем, благополучно: перезнакомились, приехали, поели от пуза, покатались с горок, а затем засели за игру. Вот только очень быстро в игре всех грохнули. А потом главная героиня вдруг поняла, что и в реале все умерли, или, по крайней мере, потеряли сознание (перед тем, как сама вырубилась). И практически сразу же очнулась все в той же электричке. Ударилась головой о переднее сидение, проснулась, осознала. И так по кругу: от электрички до очередной смерти. И снова, снова, снова, снова, снова, снова, снова, снова… Причем каждый раз все вокруг немного разное, а игра так и всегда не похожа на предыдущую. Главная героиня, конечно, пытается вырваться из петли, но ее товарищи по несчастью ничего не помнят и, конечно, не верят, уехать дальше или свалить на другой электричке не получается, убежать через лес – так же. Потому придется ей самой понять правила происходящего и как-то с ситуацией разобраться. Дальше рассказывать, что там и как в «Бояться поздно», было бы жесточайшем спойлером, так как это не просто триллер, а вполне себе герметичный детектив. А еще по совместительству – молодежный слэшер, только тут охотятся не на каждого по отдельности, а на всех скопом. Ну, и отчасти киберпанк.
3. Как написано
В стилевом отношении написано превосходно. Иного, конечно, от Шамиля Идиатуллина и не ждешь. Повествование плотное, но при этом не тяжелое. Со словами много игрищ, но даже когда смешно получается, на общую напряженность истории это не влияет, получается этакая ухмылка сквозь зубы. Множество метко подмеченных деталей делает роман предельно кинематографичным. Это ощущение усиливается еще и от эффекта монтажных склеек. Автор порой перепрыгивает от сцены к сцене в пределах одной главы, не утруждая себя хотя бы разносом отрывков, гонит сплошняк, в итоге возникает эффект мозаичной непрерывности, характерный как раз для «важнейшего из искусств». Главная героиня говорит то с одним персонажем, то с другим, при этом может оказаться, что даже на разных витках петли, а читаем мы это, как один сплошной диалог. При этом запутаться не получится, тут автор все-таки к читателю милостив, тем более, что читателя к такому давно уже приучило именно что кино. При этом «Бояться поздно» не превращается в киносценарий – пусть даже советского образца, когда в ходу был термин «киноповесть», – слишком уж много подробностей, к скороговорке Шамиль Идиатуллин все-таки не стремится. Выбранный стиль прекрасно ложится на избранную тему. Все-таки истории про временные пели такого типа – это, скорее, вотчина именно что кинематографа, книжек про них гораздо меньше, чем фильмов (да и аниме предостаточно), потому вполне понятно, к чему должна тяготеть соответствующая книга.
Так как персонажи «Бояться поздно», по большей части, люди до двадцати пяти, то в наличие еще и молодежный сленг. Автор рецензии не берется судить, как там на самом деле говорит нынешняя молодежь, но у Шамиля Идиатуллина получилось так, что он поверил в такую вот речь нынешних студентов. Кроме того текст пестрит названиями самых разных фильмов – не книг, хотя помянуть те же «Подробности жизни Никиты Воронцова» было бы не лишним, – но оно понятно, даже самые умные представители молодого поколения больше смотрят, чем читают. Печальненько, но реалистично. Некоторые фильмы поминаются совершенно закономерно, в конце концов, главная героиня быстро понимает, что попала во временную петлю, хотя бы потому, что смотрела «День сурка» и «Исходный код» (не только, конечно) и причастна к современной массовой культуре. А вот без упоминания пресловутого «Слова пацана» можно было бы и обойтись. Но тут уж как, в случае Шамиля Идиатуллина журналист частенько побеждает писателя. В «Бояться поздно» это не так сильно режет глаз, как в «Возвращении «Пионера»», но порой автор не может без актуалочки.
4. Структура
Тут все сделано очень жестко (в смысле конструкции), словно Шамиль Идиатуллин сам себе выставил некоторые ограничения. Всего в романе восемь частей. Каждая часть состоит из пяти глав. У частей короткие ритмичные названия: «Заезд», «Приезд», «Отъезд», «Въезд», «Наезд», «Съезд», «Проезд», «Разъезд». Да, с такой структурой, с такими названиями не забалуешь. Число 8, конечно, выбрано не случайно. Урони восьмерку на бок, получится знак бесконечности – идеальная метафора для временной петли. Ну, и еще возможная отсылка ко второму сезону «Меланхолии Харухи Судзумии». Но, конечно, все это безобразие не может длиться вечно – читатель такого издевательства не выдержит, а писатель физически не сможет написать бесконечный текст, – в конце концов, у любой книги конечное количество страниц, потому вот вам рамка, даже в пределах одной части далеко не убежишь, всего пять глав, как пальцев на руке. Да и стадий принятия жизненных ситуаций так же пять. А главной героини придется пройти их все, иначе справиться не выйдет. А в какой-то момент в тексте пойдет речь о пяти проклятых вопросах журналистики (с одним дополнительным, правда, но, наверное, это допустимая погрешность). В общем, структура в «Бояться поздно» не только повествовательная, но еще и символическая, одно в другое плавно перетекает и работает на создание нужной атмосферы. Вот так даже содержание оказывается не просто техническим дополнением к тексту. Все это, конечно, исключительно то, что на поверхности, есть немаленькая вероятность, что если копнуть… В конце концов, в романе спряталось десять персонажей (плюс один крайне неочевидный), а это как раз пять на два плюс дополнительный (та самая погрешность). И тут, конечно, стоит остановиться в рассуждениях, а то окажемся на месте главной героини, которой как-то даже удалось увидеть одновременно прошлое, настоящее и будущее, от такого можно и зависнуть, как ее немножко не дружащий со временем ноутбук.
5. Персонажи
Получились вполне себе живыми и правдоподобными. Да, это не сложная психологическая проза, для триллера достаточно, чтобы герои выглядели достоверными. С этим, как и было сказано, все в порядке.
Инфантильная, порой бесячая, но добрая и отзывчивая Аля (главная героиня), веселая и компанейская Алиса, знающая себе цену Алина, великовозрастная, слишком много берущая на себя, Тинатин, уверенный в себе Карим, местный шут Марк, расторопный и деловитый Володя. Все они не схожи друг с другом, их не перепутаешь. С прячущимися до поры до времени злодеями все не так хорошо: вышли они слишком схематичными. Но тут можно сказать, что у них и нет достаточного повествовательного времени, чтобы явить себя во всей красе, хотя, конечно, Шамиль Идиатуллин мог бы уделить им больше внимания. Он этого не сделал. Возможно, тут стоит вернуться к тому, что «Бояться поздно» очень кинематографичен, а в кино таких персонажей чаще всего как раз и дают схематичными. Безусловно, это выглядит, как достаточное объяснение такого расклада, чтобы в минусы его не записывать, но читательское сердце, конечно, против.
А еще почти все персонажи колоритны в том отношении, что живут в определенной части страны со своей региональной культурой. Автор не устает подчеркивать, что они из Казани, из Татарстана и прочее. Это опять же добавляет живости и индивидуальности. А еще укореняет сам роман в определенных культурных координатах.
6. Объяснение происходящего
В финале детектива мы всегда ждем объяснения всех загадок, нестыковок и прочего. «Бояться поздно» отчасти принадлежит к этому жанру, было бы неплохо на последних страницах романа все это получить. И вот тут, ребята, у нас загвоздка. Шамиль Идиатуллин прописывает объяснения столь небрежно, что остается не просто легкий налет недосказанности, а куча зияющих смысловых (в плане сюжета) дыр.
Да, не так часто авторы историй про временные петли такого типа рассказывают об их причинах. Порой это всего лишь сюжетный прием, то допущение, которое по умолчанию и не требует объяснений. В таком случае всегда можно принять за аксиому, что вот, мол, во Вселенной что-то пошло не так, потому и возникла вот эта вот петля, чтобы все-таки в какой-то момент все пошло так. Так, как надо Вселенной. Так, как надо Богу. Так, как надо еще кому-нибудь. Тут механизм возникновения петли как бы и не надо расписывать, не расписываем же мы при описании падения предметов закон всемирного тяготения. Но опять же есть истории про временные петли, в которых само возникновение петли – часть сюжета, а не допущение. И тут уже начинается полноценная научная фантастика. Так в том же «Исходном коде». А еще в «Грани будущего». И в «ARQ». «Бояться поздно» относится как раз к такой категории историй. Сам Шамиль Идиатуллин дает некоторые объяснения уже в середине книжки, но так и не доводит их до конца. Выглядит, честно сказать, как отговорка. Правда, имеются сведения, что часть объяснений есть в другой его книжке, в детской повести «Это просто игра». Но вот тут, вообще, странно получается. Формально «Бояться поздно» и «Это просто игра» не входят в один цикл, сам автор говорит, что их можно читать независимо. Тогда как читатель может узнать из самого текста («Бояться поздно»), что надо обратиться к другому тексту («Это просто игра»)?
Это относится не только к объяснению возникновения сюжетнообразующей временной петли, но еще и к прочим фантастическим допущениям и детективным составляющим романа. При чтении «Бояться поздно» возникает ощущение, что автор сознательно некоторые объяснения пропускает. Тут бы решить, что ему просто не дает этого сделать жесткая структура книги, но вряд ли. Всегда можно было бы подрезать здесь кое-что, а вот там вставить необходимое. Да, можно пуститься в самостоятельные домыслы, перечитать несколько раз текст, придумать парочку теорий, но детектив тем и отличается от иных жанров, что, вообще-то, не терпит такого подхода. А в фантастическом детективе это тем более важно, что читатель может просто начать выдумывать особенности описанной реальности. И тогда это будет уже не разгадка исходной загадки, а какая-то произвольная фантазия читателя. Это, конечно, интересно, но к полноценному пониманию авторского замысла не относится.
Вот потому-то чем ближе к финалу, тем сильней чувствуется некоторая бессмысленность всей книги. Зря, получается, бедная Аля тыкалась носом во все эти казусы. Читатель оказывается в том же положении. И это не может не вызвать досады, эгоистичной досады читателя, который хочет, чтобы ему все правдоподобно объяснили, ведь он все-таки детектив читает.
7. Вопрос интерпретации
А давайте представим, что перед нами вовсе не детектив. А еще представим, что не было никакой временной петли. Можно же сделать одно простое допущение: это просто бэд-трип Али. Насмотрелась девочка тематического кино, наигралась во всякие компьютерные игрушки, вот сознание и превратило все это в бесконечный предсмертный кошмар. Хорошая, конечно, интерпретация. Правда, и вовсе все обессмысливает, но ведь изящно же выглядит. Одна беда, не бьется с финальными главами. Потому не работает, конечно.
Интерпретировать «Бояться сложно», вообще, сложно. Символических значений можно в тексте, конечно, накопать, а вот с общей картиной так не получится. По одной простой причине: взявшейся за интерпретацию читатель будет то и дело тыкаться в разные событийные моменты романы, которые препятствуют свободе трактовок. Слишком уж Шамиль Идиатуллин все в своей книжке увязал, тут не разгуляешься. Отсюда же ощущение, что все здесь не просто так. Например, а ведь неслучайно же роман начинается не с того, что Аля просыпается в электричке (начало первого цикла), а с того, как она собирается в поездку. Понадобились же автору для чего-то эти две главы перед первым пробуждением героини.
8. Итоги
У Шамиля Идиатуллина получился бодрый и энергичный триллер на, кажется, заезженную тему. Читать интересно, оторваться сложно. Но в конце читателя может ждать (в зависимости от его ожиданий) разочарование. Так и хочется, чтобы автор взял бы да и довел все это предприятие до более вменяемой развязки. Читай: переписал бы вторую половину книги. Этого ждать точно не стоит, а разочарование можно и побороть соображением, что ведь написано же просто отлично. В любом случае роман «Бояться поздно» оказался идеально подходящим для досуга на новогодних выходных. Там петля все-таки закончилась, а мы здесь потопали на работу (или учебу). Так оно и устроено.
Где-то когда-то (возможно, даже на «Фантлабе») я прочитал мысль следующего содержания: автору зачем-то потребовалось написать эту книгу, я ее зачем-то прочитал. Память, конечно, может играть со мной дурные шутки, но сдается мне, что речь шла о «Под куполом» Стивена Кинга. Что ж, применю-ка я эту сентенцию к «Пеплу Анны» Эдуарда Веркина. Веркину зачем-то потребовалось написать «Пепел Анны», я его зачем-то прочитал. Ага, такова участь всех Постоянных Читателей, и ее не изменить.
Герой-рассказчик шестнадцати лет от роду отдыхает вместе с родителями на Кубе. Впереди несколько недель на Острове свободы. В программу включены: картины местного быта, немудреные развлечения и знакомство с красивой девушкой, местной жительницей, аристократкой. Вот вам общая канва. Веркинский юморок, сарказм, четенькие замечания, парадоксальные наблюдения и туманные намеки на нечто, находящееся за пределами знаний рассказчика, прилагаются. Вот только острого сюжета не завезли.
Кажется, все составляющие «Пепла Анны» гарантируют захватывающую подростковую книжку, которую будет интересно почитать и взрослым (см. другие вещи Эдуарда Веркина).
Во-первых, само место действия. Полная экзотика. Жара, пальмы, океанское побережье, любимый остров Эрнеста Хемингуэя, магическим реализмом тут, кажется, должна дышать каждая улица. Главный герой, вырванный из зоны комфорта, находится в самом подходящем для инициации возрасте, пришла, братишка, пора стать тебе взрослым. И вот эта вот чужеродная для него среда вполне может быть метафорой этого самого взросления. Добро пожаловать в новый дивный мир, тебе тут ничего пока не знакомо. Но инициации не случится. Взросления не будет. Рассказчик останется самим собой, таким же, как и в начале повествования. Робкий поцелуй с той самой Анной из заглавия не в счет. Думается, у главного героя уже были такие вот робкие поцелуи. В общем, для него ничего по сути и не поменялось. А все потому, что жара, лень, конформизм. С таким раскладом не до инициаций и взрослений.
Во-вторых, в потенциале здесь видится мощнейший конфликт отцов и детей, лобовое столкновение поколений. Мама у главного героя работает в Книжной палате, она филолог до мозга костей, искренне может говорить только о литературе. Отец не хуже, он профессиональный журналист, человек, который умеет интересно выразиться и обладает острым глазом. Кажется, что между ними не все гладко, но это в данном случае не важно. И мать, и отец пытаются наполнить сына своими чувствами, воспоминаниями, знаниями. Он уже набит до отказа, скоро откуда-нибудь да потечет. И главному герою это не нравится. Видно, что ему хочется жить своей жизнью, а не есть то, что захочет мать, и не ехать туда, куда влечет отец. Отец, вообще, подсовывает сыну ключи от квартиры, чтобы было, куда ту самую Анну отвести для, так сказать, первого сексуального. Но протеста не будет. Сын давно уже привык лавировать среди родительских мыслей и идей, подстраиваться под каждого и избегать напряжения. А тут опять же жара, лень, конформизм. Но такие родители хотя бы объясняют недюжий интеллект шестнадцатилетнего юноши, с такими родителями точно окажешься и начитанным, и саркастичным, и острым на язык. Так что, конфликт как бы есть. Но по сути его и нет.
В-третьих, тема первой любви. Вот встретилась главному герою Анна. Всем хороша, всем замечательна. Любой увлечется. Но чего-то тут не хватает для настоящего чувства. Ну, вы уже поняли: жара, лень, конформизм. Даже когда герой видит эту Анну с другим парнем, у него не случается ревности. Она могла бы случиться, но, обходя и этот острый угол, молодой человек придумывает причину не ревновать. Правда, в России у него осталась Великанова, одноклассница, о которой он говорит и думает гораздо больше, чем об Анне. Возможно, именно там и случилась та самая первая любовь. Но Великанова эта, скорее, мираж, возможно, герой сочинил все эти истории про нее, чтобы и родителей повеселить и себя позабавить. Потому про первую любовь, оставшуюся в России, – это не точно. Будем считать, что и первой любви, той самой, которая самая настоящая, тут не случилось.
Но тогда про что, спросит меня читатель, эти 320 страниц пусть и крупным шрифтом? Все-таки что-то да должно происходить. Должно или не должно – вопрос дискуссионный, но в данном случае Эдуард Веркин предлагает нашему вниманию подробное описание обычного курортного отдыха. Только на Кубе. Герой без цели ходит туда-сюда, то здесь поест, то тут попьет, то на пляж сходит, то посмотреть местную достопримечательность съездит. И опять же много наблюдений, интересных, парадоксальных, забавных. А на заднем плане гонят филологическую чушь родители и маячит Анна. Порой рассказ все-таки фокусируется то на матери, то на отце, то на Анне, но по итогу расфокусировка неизбежна, смотри финальную главу. Читать все это занятно, но ощущение того, что вот-вот обнажатся смыслы, что станет ясно, зачем Веркину потребовалось написать «Пепел Анны», не отпускает. Правда, даже в финальной главе ясно не станет. Хотя автор щедро разбрасывает всевозможные намеки на это: повторяющиеся метафоры как бы что-то нам должны сообщать, рассказчик путается в днях (частенько говорит, что вот это было вчера, но на самом деле мы понимаем, что уже несколько дней прошло), горбуны подозрительные бродят по закоулкам, кошки опять же пропали, местные жители напряженно слушают радио, а улицы Гаваны порой оказываются зловеще пустынными. Но все это прописано так, словно все те же жара, лень, конформизм мешают Веркину довести дело до катарсиса.
У Эдуарда Веркина почти всегда есть пространство для интерпретации: в «Кусателе ворон» с Капанидзе все вроде бы понятно, пусть автор и не объясняет в лоб; в «Герде» посложней, но все равно получается более или менее однозначно прочитать всю эту шьямалановскую историю; в «ЧЯПе» тоже можно найти пусть и не единственное, но вполне себе правдоподобное объяснение странному поведению ЧЯПа. (Это три книги Веркина, которые я прочитал до «Пепла Анны», потому к ним и отсылаю.) Но, собственно, в рассматриваемом «Пепле Анны» это пространство столь велико, что тут уже в ход идет не интерпретация, а форменное додумывание, фантазирование на тему, попытка за автора что-нибудь да изобрести. Ну, понятно, нам-то тут жара, лень, конформизм не мешают.
Ясно, что что-то происходит, что-то, ну, не очень. Отец главного героя об этом знает, но ему по штату положено, он, в конце концов, неплохой журналист. Не просто так он подсовывает сыну Анну, она, как выясняется ближе к той самой финальной главе, дочь сегурососа, то бишь здешнего эфэсбэшника. Мать предпочитает происходящее игнорировать, книжки ей важней. Сын ничего не понимает. В той самой финальной главе его, правда, сильно так накроет, и из всего ее сюра, вообще, можно вылепить кучу объяснялок, но ничего конкретного рассказчик не выдаст. А намеки такие, что всякая фантастика и мистика так и напрашиваются. Держите меня семеро, но вот, что можно сообразить из этого материала.
Никто не мешает понимать происходящее, например, следующем образом. В большом мире началась мировая война, и с острова уже просто так не выберешься. Необязательно война между государствами Земли, не исключается и вторжение инопланетян.
Можно и еще про инопланетян надумать. Но только без вторжения. Наоборот – пришельцы покидают Землю, нанаблюдались, так сказать. А рассказчику выпало в какой-то момент увидеть их исход.
Или вот. На самом деле все герои умерли. Они в этаком лимбе. Это объясняет и то, что рассказчику кажется, что он находится на краю земли, и путаницу во времени, и странное поведение некоторых случайных персонажей. Анна в таком ключе может быть ангелом, который должен привести рассказчика к определенному осознанию своего нынешнего статуса в мире, но, как мы помним, жара, лень, конформизм... Да и горбуны, кстати, в таком вот ракурсе заставляют вспомнить «Небо над Берлином» Вима Вендерса.
Кстати, необязательно герои находятся в лимбе. Это история может быть прочитана и как описание существования (ну, не использовать же слово «жизнь») призраков среди живых. И снова возникает киноассоциация, на этот раз «Другие» Алехандро Аменабара.
А теперь внимание: все эти домыслы, в общем-то, бессмысленны, так как сам Эдуард Веркин проговорился. «Пепел Анны» был первоначально опубликован в журнале «Урал» (№9 за 2017 год). Заметим, что, конечно, подростковую прозу в этом журнале не публикуют; в общем, с аудиторией в данном случае понятно – большая литература, внежанровые штучки, можно и за нос водить, критики сами додумают. По случаю публикации Веркин сообщил следующее: «Книжка писалась при жизни Фиделя, но о смерти Фиделя. Но он опередил. Впрочем, остался Рауль, так что все это вполне актуально… Прибыв в Гавану, главный герой застает последние дни великого, но прогнившего и прохлопанного эксперимента по построению будущего». Вот так вот, дорогие товарищи: никаких мировых войн, инопланетян, звездолетов, лимбов и ангелов. Все предложенные интерпретации отправляются в мусорку. Хотя, конечно, даже в таком прочтении ассоциации с «Небом над Берлином» вполне закономерны, а вот «Другие» – мимо.
Потому получается, что фантастики тут и нет, а финальная глава – это просто трип рассказчика. Если у Алексея Сальникова Петровы страдали от температуры, то тут главного героя мучают жара, лень, конформизм. Еще москит укусил. Возможно, чем-то заразил. Но если читателю захочется, он, конечно, фантастику найдет. Потому ничего в мусорку не выбрасываем. В конце концов, читатель важней автора, об этом нам еще Ролан Барт рассказал.
Но каким бы зыбким не был «Пепел Анны», одно можно сказать точно: он не подходит для знакомства с автором. Постоянный Читатель, конечно, прочитает, что-нибудь для себя да найдет (или нет), но вот новичка эта книжка вполне может спугнуть. Если вы не читали Эдуарда Веркина, но очень надо, то начните с «Кусателя ворон», «Герды», «ЧЯПа». После них хочется еще. После «Пепла Анны» – не хочется. Но это все, конечно, жара, лень, конформизм.
Роман «Герда» Эдуарда Веркина на первый взгляд кажется абсолютно подростковым. А еще он кажется абсолютно реалистичным. Но Веркин не был бы Веркиным, если бы и в этой его книжке не скрывалось бы двойного или даже тройного дна. Чем дальше читаешь «Герду», тем сильней в этом уверяешься. Перед нами сложносочиненная история для состоявшегося читателя, готового разбираться со всякими заархивированными смыслами. Не всякий подросток справится с таким текстом; разве что типичный веркинский, а таких в природе почти не встречается. Это вам не «Кусатель ворон», в котором Веркин все четко проговаривает и играет в открытую, пусть кое-что и прячет в рукаве до финала. Тут все сложнее.
Действие «Герды» охватывает несколько месяцев из жизни семьи Орловых. Состав семьи: бесконфликтный, обстоятельный и вежливый отец; властная мать, которая взяла на себя роль главы семейства; старшая дочь (лет двадцать), занятая вопросами удачного брака; старший сын (лет шестнадцать), которого все родственники считают бесхребетным; младшая дочь (лет тринадцать) – вся из себя творческая натура; младший сын (два года), про него в силу возраста мало что скажешь. Орловы живут хорошо, можно даже сказать, шикарно. Источник дохода проговаривается вскользь, но он предельно определенный – отец семейства является крупным чиновником в администрации маленького провинциального городка. Большой дом, хорошая машина, здоровая еда, качественные вещи. Вот оно – благополучное детство. Правда, все эти радости земные не спасают средних детей Орловых от душевных мук. Но на то они и подростки, чтобы испытывать пресловутые душевные муки. Проблемка здесь в другом; в том, что достаточно быстро становится ясно, за столь благолепным фасадом скрывается семья с надломом, не в переходном возрасте детишек дело. Коллизия, понятно, классическая. Скромное обаяние буржуазии, семейный портрет в интерьере, но без перегибов. Веркин не сгущает краски, не выставляет Орловых чудовищами, но и того, что он про них понаписал, достаточно для того, чтобы понять, какой тут разлад. Хотя, конечно, бывает хуже, гораздо хуже. Но то чужие песни, Орловым хватает своей.
Однажды в дом Орловых попадает бесхозная собака. Попадает, надо сказать, при весьма драматических обстоятельствах. Собака эта интересная и, конечно, непростая. Орловы назвали ее Гердой, отсюда и название романа. Герда выступает катализатором некоторых событий, которые сильно влияют на Орловых. В некотором смысле она представляют собой надежду на то, что в семье может все по-настоящему наладиться. С другой стороны, Герда – это тот раздражитель, который позволяет увидеть каждого из членов семьи под определенным углом зрения. В общем, для читателя в плане сюжета Герда незаменима. Точно так же, как и для героев книги она незаменима в плане жизни. Не было бы ее, книга не получилась бы. Для романа образ Герды – замковый камень. Но мы все прекрасно знаем, что, с одной стороны, замковый камень держит арку, не дает ей рассыпаться, а с другой – он же ее уязвимое место. При том, что Веркин не склонен особо манипулировать читателем, он дает ему возможность самостоятельно оценить персонажей и расставить все этические вешки, именно в линии с Гердой автор не удерживается. Да, понятно, что такова традиция мировой литературы, собаки частенько страдают по вине людей, и не Веркин это у нас начал, это чуть ли не с Тургенева повелось, а «Герда» написана литературоцентрично, поэтому без еще одной собачьей трагедии не обошлось. Но можно было бы, конечно, по-другому выкрутить, не столь императивно. Герои (и читатель вместе с ними) должны страдать, решил автор. И использовал самый простой путь для достижения этой цели. Потому тем, кто рыдал над «Белым Бимом Черное ухо», стоит учитывать, что они в опасности. Будет более чем душераздирающе.
Веркин не боится ставить сложные вопросы и обозначать неоднозначные проблемы: в «Герде» речь идет и о социальном расслоении в современной России, и о злоупотреблении властью, и о первой любви, и о выборе жизненного пути, и о том, как оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах, пусть они таковыми не кажутся на первый взгляд. Все это раскрывается через ряд событий в семье Орловых. Эпизоды крепко нанизаны на сюжетную нить, но при этом организованы словно бы хаотично. Жизнь есть жизнь, не все ружья стреляют, это вам не чеховская драматургия. Веркин предельно демонстративно ставит манки, читатель, к примеру, ждет обещанного в середине книжки фестиваля, но его не случается, случится что-нибудь другое. И все это катится к неутешительной мысли: сознательная взрослая жизнь сложна, брать на себя ответственность тяжело, мир не переделаешь, доверять другому – та еще работа, все может быть и будет хорошо, но далеко не сейчас. Да, краски сгущены только в финале сюжетной линии с Гердой, во всем остальном Веркин шутки шутит, строит порой очень даже сюрреалистические ситуации, не дает пессимизму охватить не только героев, но и читателя, но все равно от этого легче не становится. Фактически «Герда» о том, что в сражении с жизнью можно только проиграть. Читается книжка очень легко, и вот так вот с вот этой вот обманчивой легкостью, крайне непринужденно автор окунает читателя с головой в экзистенциальное отчаяние. Оно и правильно, только так и заставишь что-то понять. И именно тут и понимаешь, что перед нами далеко не детская книжка. Это как со «Ста днями после детства» Сергея Соловьева. История, конечно, про пионеров, но в финале, когда звучит мысль о том, что надо просто запомнить это лето, становится ясно, что она, конечно, про пионеров, но далеко не для пионеров. Думается, Сергей Соловьев мог бы снять прекрасный фильм по «Герде».
Сложносочиненность «Герды» не только в том, с какой обманчивой легкостью Веркин отводит читателю глаза, чтобы потом устроить ему эмоциональную вивисекцию, она еще и в навороченной архитектуре текста. Во-первых, повествование ведется от лица сразу двух героев: историю семьи Орловых мы узнаем от старшего сына (зовут Гошей) и от младшей дочери (зовут Аглаей). Эта раздвоенность не позволяет даже обозначить главного героя, что, конечно, хорошо, учитывая отказ Веркина от демонстрации чего-то правильного, чего-то универсального (книжка-то еще и про то, что образец для подражания не сыщешь, а если и сыщешь, то это тебе только показалось). Во-вторых, в тексте масса фигур умолчания. Например, Веркин далеко не сразу рассказывает о том, при каких обстоятельствах Орловы-младшие нашли Герду (или она их нашла), из контекста можно понять ситуацию, но только в общих чертах. И вот уже подозреваешь, что автор так и будет играть в молчанку, но нет – все узнаем, все детально расскажут. С другой стороны, здесь еще один прием отвлечения внимания: это-то Веркин подробно расписал, но по дороге много о чем умолчал, пожалуй, о вещах куда более серьезных. И даже тут можно найти объяснение: Гоше и Аглае куда проще рассказать про встречу с Гердой (это было все-таки пусть и страшное, но самое натуральное приключение), чем про другие более личные эпизоды. В конце концов, есть такие разговоры, которые никому не перескажешь. Но, конечно, их всегда можно реконструировать, в случае если хорошо знаешь фигурантов. В-третьих, текст просто пропитан бесконечным количеством всевозможных аллюзий и отсылок, которые в свою очередь позволяют выстроить символические цепочки. Тут вам и Ктулху где-то шевелится во сне, и на сцене любительского театра крайне авангардно ставят «Маленького принца», и Аглая выбирает себе для чтения не самых однозначных представителей русской классики. Все эти линии крайне интересно отслеживать, они дают, пожалуй, даже больше, чем прямое описание событий. Отсылки тут не только литературные, есть и всякие кинематографические. В конце концов, в какой-то момент на текст падут тени от «Красоты по-американски» Сема Мендеса и «Шестого чувства» Найта М. Шьямалана. Речь идет практически о цитировании, что позволяет понять: тут вам не просто зарисовки из жизни провинции, тут вам настоящая драма с изрядной долей мистики. Теперь вы знаете, куда смотреть.
Никто не мешает воспринять Герду как не просто еще одно воплощение архетипа верного помощника, но еще и как духа-хранителя, пришедшего к Гоше с Аглаей в тревожном месте, где, кажется, проходит граница между мирами (в социальном смысле так точно). Точно так же читатель волен интерпретировать бурное воображение Аглаи как проявление самого настоящего сверхъестественного дара. Подробней не будем, ибо спойлеры. И скажем честно, подобный подход к тексту делает его еще лучше, добавляет глубины, но при этом и усиливает неоднозначность. Следовательно, будем считать его верным.
Но все это ближе к финалу. Краски сгущаются, отсылки проявляются, юмора становится все меньше, зато и язык усложняется. Словно Веркину надоело себя сдерживать. Когда дело доходит чуть ли не до белого стиха – «Он поднял из берлог сумерки, мгла продавила границу и стала затапливать сад, я села возле окна, одна. Нет, это было все-таки море, этим вечером оно решило взять свое, берег сдался. За туманом явилась вода, подкралась к дому и поднялась почти до окна, все равно одна, так что можно было опустить руку и попробовать. Точно море, вода оказалась соленой и холодной, пальцев коснулись водоросли, гладкие и длинные, как змеи, сгубившие Трою, морская звезда тронула ладонь лучами, рыбы, я видела их, они молчали. Я смотрела на воду. Все было так, как хотелось мне. Там покачивались обломки испанских каравелл и вулканическая пемза, птицы с компасами вместо глаз, еще пирамиды на дне, льдины со странными знаками, написанными кровью, подводная лодка, забытая, но живая, ее сердце не остынет еще сто лет, или дольше, пока не отступит свет, пока тетка не пройдет мимо окон трамвая. Цель, конечно, недостижима, даже выбора нет, даже выхода нет. Львы все равно сожрут Эльдорадо. Ветер, сумрак, призраки фонарей. Так отныне будет всегда, я знаю, так будет всегда, я и борей» — становится очевидно, что перед нами по-настоящему большая литература, которая, как известно, не знает возрастной привязки. Так же очевидно, что в «Герде» есть еще и религиозные аллюзии. Но, пожалуй, вот тут имеет смысл и остановиться.
облако тэгов
